Есть ли противоречие между верой и знанием?

 -- Ну вот, великая беда, 

Что выпьет лишнее мужчина! 

Ученье -- вот чума, учёность -- вот причина, 

Что нынче, пуще, чем когда, 

Безумных развелось людей, и дел, и мнений. 

“Горе от ума”. А.С.Грибоедов 

Предисловие

Недавно один мой анонимный читатель выступил с гносеомахическим тезисом "наука есть зло".

Оставляю за скобками двусмысленность позиции самого этого читателя. Ведь утверждающему, что наука есть зло, чтобы быть последовательным, необходимо отказаться от всех произведений научного знания как якобы злых по природе: от современных средств связи (что он делает в интернете, интересно?), от медицины, транспорта, электричества, системы центрального отопления, книг, верстающихся на компьютерах, и так далее. Всё это -- следствия научной деятельности человечества. Ведь каково древо, таковы и плоды. Отвергаешь древо -- должен отвергнуть и плод. Ему следовало бы уйти в лес и жить там.

Ничего зазорного в жизни в лесу я не вижу. Нужно только благословение Божие, мужество, сильная молитва и крепкое здоровье. Если у тебя нет решимости последовать своим же советам, то лучше уж помолчать.

Выражаю благодарность моим друзьям и знакомым, любезно согласившимся отрецензировать эту записку, чьи ценные замечания привели к изменениям первоначального текста.



Что такое наука

Под наукой имеется в виду систематическое познание той части окружающей действительности, которая доступна нашим органам чувств и тем самым допускает исследование, систематизацию и анализ накопленных данных с целью прогнозирования.
Вот определение науки, данное в википедии [1]:

Наука -- это область человеческой деятельности, направленная на выработку и систематизацию объективных знаний о действительности. Основой этой деятельности является сбор фактов, их постоянное обновление и систематизация, критический анализ и, на этой основе, синтез новых знаний или обобщений, которые не только описывают наблюдаемые природные или общественные явления, но и позволяют построить причинно-следственные связи с конечной целью прогнозирования.

Под это определение подпадают не только естественные науки, но и гуманитарные и даже математика, которая после Гёделя всё более обретает черты экспериментальной науки (в том, что касается постановки, проведения и анализа численных экспериментов). О последнем обстоятельстве пишет математик Г. Чейтин в своей работе [14] The Limits of Reason, опубликованной в журнале Scientific American в 2006 г.

Следует обратить внимание на то, что определение из Википедии не учитывает бытие духовной реальности, а также того факта, что любой систематический анализ неизбежно привносит так называемые когнитивные предпочтения исследователя. Эти предпочтения можно свести к минимуму, но полностью от них избавиться невозможно по самому характеру научного анализа, когда из целостной картины выделяется объект исследования, вводятся те или иные допущения, позволяющие учитывать одни и не принимать во внимание другие стороны изучаемого.

Нужно отметить, в соотнесении научного знания и Откровения есть важная тонкость, где я согласен с моим читателем. Натурализм не может дать достоверного знания о начале бытия мира и жизни. Наука занимается систематизацией знаний об уже сотворённой живой и неживой природе. Если это иметь в виду, мы можем избежать многих ошибок. Современные космологические концепции или гипотезы спонтанного абиотического происхождения жизни не могут не исходить из обычного для научного анализа предположения о естественности тех или иных природных закономерностей, Откровение же свидетельствует о сверхъестественном начале бытия мироздания и жизни в нём. И в этом состоит неустранимое объективное противоречие между натурализмом науки и Откровением. Исток этого противоречия -- в желании использовать науку для ответа на вопрос о происхождении естества, на который она не может ответить правильно, поскольку не предназначена для этого. Популяризаторы науки сами признают, что в своих космологических построениях они вынуждены руководствоваться теми или иными философскими принципами, зачастую весьма далекими от Православия (см., напр., [15]). Таким образом, в вопросе происхождения естества натуралистическая наука становится заложницей своей методологии. Осознание принципиальной неспособности натурализма дать корректный ответ на вопрос о том, как произошел мир и жизнь в нем, открывает перед нами два пути: (а) работать в рамках натурализма, исключив из научной повестки этот вопрос; (б) расширить рамки науки включением постулатов супернатурализма. Ни первый, ни второй путь по вполне понятным причинам не будет принят современным научным истеблишментом.

Науку следует отличать от религиозно-философской рамки, в которую помещается научное исследование в той или иной картине мира. Атеистическое научное мировоззрение -- лишь одна из возможных философских рамок. Согласно научному мировоззрению, материя -- это всё, что существует. Однако это положение является недоказуемым в рамках материализма, но полагается на веру. Другой возможной философской рамкой является теизм, утверждающий о существовании Творца мира (в случае, если речь идет о монотеизме). В мою задачу не входит исследование всех возможных философий, совместимых с наукой. В данный момент мне важно лишь отметить, что атеизм не обладает исключительностью. Наука как таковая нейтральна по отношению к философской рамке, поскольку её область компетенции ограничивается изучением уже существующего материального мира, хотя, согласно Откровению, как мы увидим далее, разум, силы и средства для познания мира даёт всякому исследователю именно Творец. На учёном же лежит нравственная ответственность употреблять свои усилия во благо в соответствии с волей Бога.

Действительная мощь науки является следствием ее очень узкой специализации: она отвечает на вопросы касательно материальной действительности и не должна восприниматься как источник духовного знания. Наука ценностно нейтральна: она не является средством поиска ответов на вопросы о смысле существования мира и человека в нём. Кстати, отсюда становится видна непоследовательность тех учёных, кто утверждает об отсутствии смысла существования мира, основываясь при этом, как они говорят, только на науке.

Упрёки моего читателя к науке в том, что она якобы занимается поисками истины, уже данной в Откровении, не обоснованы или, по крайней мере, устарели на сто лет. После-гёделевская наука занимается лишь моделированием материальной реальности. Она не ставит себе целью установление истины о мире, поскольку не имеет даже теоретической возможности в полноте исчерпать понятие истины, что она сама и признаёт.

Ниже мы рассмотрим вопрос соотнесения веры и научного знания как такового с учётом сделанных мной замечаний. Мне представляется важным выяснить, что говорят Священное Писание и святые отцы о проблеме соотнесения знания и веры, а также есть ли в Священном Писании или Священном Предании хотя бы какие-нибудь намёки на манихейский тезис "наука -- зло".

Священное Писание о науке

Начнём со Священного Писания. Книга "Бытие" свидетельствует о том, что технология начала продвигаться каинитами. Однако проблема ли в самой науке (систематическое познание мира, тем более с соответствующей религиозной мотивацией деятельности ученого) или все-таки в людях?

Может ли то, что Ламех был первым ковачом, свидетельствовать о том, что ковать железо -- грех? Грех -- это то, что отделяет нас от Бога. Разве может технология кования отделять нас от Бога? Гордое расположение сердца, с которым это может делаться, -- да: ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления (Мф. 15:19). Строители Вавилонской башни говорили: "Сделаем себе имя" (Быт.11:4). Однако Господь разрушил планы первых глобалистов. Подобное повторилось в недавнем прошлом, когда духовные последователи каинитов коммунисты пожелали построить “свой новый мир”. Закончилось это тем же, чем и построение Вавилонской башни:

Всяк, слышай словеса Моя сия и не творя их, уподобится мужу уродиву, иже созда храмину свою на песце и приидоша реки, и возвеяша ветри, и опрошася храмине той, и падеся, и бе разрушение ея велие (Мф.7:27).

Есть, правда, тонкий момент. Человек подсознательно может желать, чтобы технология обезопасила его от будущих трудностей с тем, чтобы менее зависеть от внешних обстоятельств, то есть фактически от Бога. Крестьянский труд более располагает к смирению, чем труд рабочего, потому что в своей деятельности крестьянин вынужден более полагаться на Бога, чем на свои руки и голову. По этой же причине скотовод ещё более зависим от Бога, чем крестьянин. Первым скотоводом был Авель, а первым крестьянином -- Каин. И тем не менее, Бог взирает не на род деятельности, а на расположение сердца человека.

Может ли свидетельствовать о том, что жить в городах грешно, тот факт, что первым городом на земле был город Каина? Нет.

Верою Авраам повиновался призванию идти в страну, которую имел получить в наследие, и пошел, не зная, куда идет. Верою обитал он на земле обетованной, как на чужой, и жил в шатрах с Исааком и Иаковом, сонаследниками того же обетования; ибо он ожидал города, имеющего основание, которого художник и строитель Бог. (Евр.11:8-10)

Блаж. Августин ("О граде Божием") так говорит о двух градах, небесном и земном [4]:

Градом Божиим мы называем град, о котором свидетельствует то самое Писание, которое, по воле высочайшего провидения возвышаясь над всеми без исключения писаниями всех народов божественным авторитетом, а не случайно производимым впечатлением на человеческие души, покорило себе всякого рода человеческие умы. В этом Писании говорится: «Славное возвещается о тебе, град Божий!» (Пс. 86, 3). И в другом псалме читаем: «Велик Господь и всехвален во граде Бога нашего, на святой горе Его» (Пс. 47, 2). В том же псалме, немного ниже: «Как слышали мы, так и увидели во граде Господа сил, во граде Бога нашего; Бог утвердит его на веки» (Пс. 47, 9). И еще в другом псалме: «Речные потоки веселят град Божий, святое жилище Всевышнего, Бог посреди его; он не поколеблется» (Пс. 45, 5–6) Из этих и других того же рода свидетельств, которые приводить все было бы слишком долго, мы знаем, что существует некоторый град Божий, гражданами которого мы страстно желаем быть в силу той любви, которую вдохнул в нас Основатель его. 

Граждане земного града предпочитают своих богов Этому Основателю града святого, не ведая, что Он есть Бог богов, – богов не ложных, т. е. нечестивых и гордых, которые, лишившись Его неизменяемого и общего всем света и ограничившись жалким могуществом, создают для себя некоторым образом частные владения и от обольщённых подданных требуют божеских почестей, а богов благочестивых и святых, находящих больше удовольствия в том, чтобы себя самих подчинять одному Богу, чем многих – себе, и самим почитать Бога, чем быть почитаемыми вместо Бога.

Так что первый строитель все-таки не Каин, но Бог. Спаситель Сам жил в городах. Те города, которые Он "даже до ада осуди", были осуждены не за то, что они были городами, но за своё неверие.

Мне приходилось слышать от собеседников ещё вот что: современная наука, --- говорили они мне, --- не может уже быть воцерковлена; несмотря на то, что её произведениями мы можем пользоваться, сама наука, с духовной точки зрения, исправлению уже не подлежит. Тут нужно разобраться, что или кого возможно и нужно воцерковить. Теорему Пифагора или уравнения Максвелла вряд ли воцерковишь: они просто есть, это плод человеческого разума, причём рациональной его деятельности по упорядочению знаний о внешнем мире. Воцерковить можно учёного, который вместо построения очередной Вавилонской башни может изменить свою мотивацию на противоположную. Если в науке будут преобладать верующие люди, то этических проблем, связанных с научной деятельностью, будет меньше. Поэтому и нельзя отдавать этот род деятельности на откуп духовным последователям каинитов.

Отмечу ещё один момент. Даже каиниты все-таки были людьми, хотя и отвергавшими Бога, поэтому и не всё, чему они научили человечество, является злом. Демоны, напротив, могут научить только злу. Они и научили людей колдовству, оккультизму, эзотерике и человекоубийству. Вот это действительно зло.

Книга Премудрости Соломона, 7:16-21:

Ибо в руке Его и мы и слова наши, и всякое разумение и искусство делания. Сам Он даровал мне неложное познание существующего, чтобы познать устройство мира и действие стихий, начало, конец и средину времен, смены поворотов и перемены времён, круги годов и положение звёзд, природу животных и свойства зверей, стремления ветров и мысли людей, различия растений и силы корней. Познал я всё, и сокровенное и явное, ибо научила меня Премудрость, художница всего.

Итак, способности и средства к познанию мира даёт Ипостасная Премудрость Божия, Сын и Слово Бога. Поэтому оно ничего худого в себе не содержит и не может содержать. Однако познание вещей, относящихся к окружающему миру, -- а наука и есть не что иное, как систематическое познание мира, -- не является основной целью человеческого бытия. Вот в чём заключается главное для человека, или сущность всего, по свидетельству Писания:

Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом всё для человека; ибо всякое дело Бог приведёт на суд, и всё тайное, хорошо ли оно, или худо. (Еккл. 12:13-14)

Всем известны слова из первой главы книги Экклезиаста (Еккл. 1:18): во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.
 
Не вступает ли в противоречие книга Премудрости с книгой Экклезиаста? Разумеется, нет. И дело здесь не в том, что книга Премудрости не входит в число канонических книг Ветхого Завета, как предположил один мой собеседник. Дело в том, что скорбь от умножения познания не является злом.

Обратимся к толкованию блаж. Августина этого места Священного Писания (блаженный Августин “О Троице”) [5].

Знание вещей земных и небесных род людской имеет обыкновение оценивать очень высоко. Но, конечно же, лучшими [из его представителей] являются те, кто предпочитает этому знанию самопознание. Душа, которая знает свою немощь, более достойна похвалы, нежели та… что остается в неведении, каким путем достичь своего спасения и утверждения. Кто же, будучи поднятым пылом Святого Духа, уже пробудился к Богу и [кто] в любви к Нему обесценился пред самим собой, желая, но не имея сил войти в Него; и кто, будучи Им просвещенным, обратил внимание свое на себя, а также увидел и познал, что невозможно смешивать свои недуги с Его чистотою, - тот считает сладостным проливать слезы, испрашивать у Него, чтобы Он вновь и вновь смилостивился, доколе не исчерпается все его несчастие; вымаливать с упованием, [словно] уже добившись безвозмездного ручательства в своем спасении от единственного Спасителя и Просветителя человеков. Ведь потому знание нуждающегося и страждущего не надмевает, что любовь назидает. Ибо он предпочел знание знанию, так как он предпочел познать немощь свою, нежели пределы мира, основания земли и высоты небес. А умножая познание, он умножил скорбь, скорбь от своего странствия из-за желания [достичь] своей отчизны и благого Бога Творца.

Таким образом, по мысли блаж. Августина, речь здесь, конечно, не о том, что познание -- это зло, а о том, что результат самопознания заключается в чувстве недостоинства перед Богом и в сердечном сокрушении.

Священное Писание Нового Завета

Послание к Римлянам св. ап. Павла, 1:18-20: Ибо открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину неправдою. Ибо, что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны.

Апостол порицает языческие суеверия, неверие и безнравственность, а не знание или научную деятельность ("рассматривание творений") как таковые. Да и сам апостол языков отнюдь не был неучёным. Из книги Деяний мы узнаём, как правитель Фест, допрашивавший Павла, схваченного за свидетельство Христово, обращаясь к апостолу, упрекнул его в учёности (Деян.26:24):

Когда он так защищался, Фест громким голосом сказал: безумствуешь ты, Павел! большая учёность доводит тебя до сумасшествия.

Итак, Священное Писание и Ветхого, и Нового Завета свидетельствует о том, что познание мира не есть зло, хотя и не в этом познании, или, по выражению свв. отцов, не во внешней мудрости, заключается главная цель жизни человека. Злом является не систематическое познание мира, или наука, а уклонение воли разумной твари от закона Божия.

Выписки из творений свв. отцов

Давайте теперь посмотрим, что писали свв. отцы разных веков о вере и знании и видели ли они противоречие между этими проявлениями человеческого бытия.

Поскольку творения свв. отцов являются частью Священного Предания Православной Церкви, прежде чем привести мысли свв. отцов по рассматриваемому нами вопросу, следует отметить, что в Православии Священное Предание не уточняется никакими научными данными. Наука как рациональное знание не имеет авторитета для Священного Предания и не может служить основанием для пересмотра догматики и учения Церкви. Никакие мнения учёных, даже высказанные единогласно, не имеют решающего значения для Православия, что нельзя, например, сказать о согласии святых отцов, которое является для верующих чрезвычайно важным. Для сравнения укажу, что в римо-католичестве отношение к науке совершенно иное. Римо-католическая доктрина допускает коррекцию со стороны науки, что для Православия неприемлемо.

Для примера можно привести вопрос о возрасте Вселенной. Подавляющее большинство современных учёных выступает за многомиллиардный возраст Земли, тогда как, по Преданию, Земле всего несколько тысяч лет. То же самое относится к другим популярным в настоящее время в научном мире гипотезам, например, так наз. теории Большого взрыва. Научное знание накапливается, изменяется и корректируется, тогда как Священное Предание пребывает неизменным (вера, единожды преданная святым Иуд.1:3).

Мне кажется, что пока наука не выступает за пределы своей компетенции, она даёт вполне приемлемые для нас практические и теоретические знания об окружающем мире, что выражается, например, в развитии технологий. Теоретические знания, приобретаемые человечеством в рамках фундаментальных научных исследований, ни в коем случае нельзя путать с знанием природы сотворённого, каким обладал Адам до грехопадения. Такое знание от нас премудро сокрыто Богом, чтобы человек не повторил судьбу диавола. Однако как только исследователи пытаются строить научные предположения относительно начала бытия мира или начала бытия живого, любая научная теория даёт неизбежную осечку по той простой причине, что начало бытия естества по необходимости естественным быть не могло. Не будем забывать, что научный арсенал ограничен средствами исследования естественных процессов и явлений. Наука по определению не может оперировать понятиями о сверхъестественном. Творец же волен вмешиваться в бытие созданного Им мира таким способом и тогда, когда Ему угодно.

Итак, возвратимся к нашему основному вопросу о соотношении знания и веры. Эта проблема хорошо разработана свв. отцами. В частности, на Западе большое внимание в своих трудах уделял ей блаж. Августин Иппонийский (IV-V вв.).

Блаж. Августин (IV-V вв.)

В статье “Православной энциклопедии” о святом мы находим достаточно много сведений по этому предмету [2].

Августин является одним из основоположников зап. богословской традиции, предполагающей согласие веры и разума в вопросах, к-рые касаются нашего спасения. Нужно отметить, что взгляды Августин на вопрос о соотношении веры и знания со временем претерпели изменение: если в его ранних произведениях можно встретить своего рода панегирики науке и разуму, то в поздних сочинениях он более скептически относится к возможностям человеческого познания, выделяя значительную область, в которой оно бессильно и должно уступить место вере. Впрочем, изменение позиции Августин в этом вопросе не следует преувеличивать: в «Пересмотрах» Августин, обычно беспощадный к своим мнениям, которые он впоследствии признал ошибочными, оставил в неприкосновенности основные положения учения о вере и знании. Согласно Августину, вера (fides), основанная на внешнем авторитете, и разум (ratio), имеющий твердое основание в себе самом, -- два пути, ведущие к одной и той же цели (De ord. II 5). Вера есть принятие той или иной мысли с согласием (cum assensione). По времени (tempore) первична вера, а по существу дела (re autem) -- разум, ибо вера есть лишь предварительная ступень знания (De ord. II 26). Именно поэтому от веры в истины христианства следует восходить к познанию этих истин: «Credimus ut cognoscamus» (Мы верим, чтобы познать - In Iohan. Evang. XL 9). Это утверждение Августин, однако, логически дополняется другим призывом: «Credamus tantum et si capere non valemus» (Будем же верить, даже если не можем уразуметь - De divers. quest. ad Simpl. I 2. 22). Во многих случаях только вера может сообщить истину о божественных предметах, недоступных человеческому разуму. Вера имеет преимущество перед разумом еще и в том, что она доступна для всех людей без исключения и всем дарует спасение, в то время как разум есть достояние немногих. При этом вера должна сопровождаться очищением от грехов (purgatio, mundatio per fidem) и стяжанием добродетелей, без чего невозможно и тщетно всякое познание (De util. cred. 16). Но отношения между верой и разумом представляются Августин более сложными. Если с т. зр. содержания воспринимаемого извне авторитета вера предшествует разуму, то уже на этом этапе разум необходим как для обоснования пользы веры вообще, так и для обеспечения правильного выбора предмета веры (De vera relig. 24). Т. о., вера зависит от знания в одном отношении, а знание зависит от веры в другом. В дальнейшем разум сопровождает веру и постоянно стремится сделать ее содержание предметом познания: «fides si non cogitetur nulla est» (вера, если не осмыслена, ничтожна - De praedest. sanct. 5). Конечная же цель как веры, так и разумения - непосредственное созерцание Бога (species, visio, contemplatio, De Gen. XII 31). Что касается предмета веры и знания, то это прежде всего душа и Бог (anima et Deus). К первому ведет самопознание, ко второму -- познание своего происхождения (De ord. II 18). Все остальное знание, если оно не служит делу спасения человека, не является необходимым (Enchir. 9; 16).

Как можно видеть, святой совершенно чужд гносеомахии и не видит никакого противоречия между систематическим познанием действительности и верой. Напротив, он выявляет взаимозависимость веры и знания на пути спасения.

Приведу еще одну цитату из этой же статьи о блаж. Августине из раздела о взглядах святого на познание [2].
1. Достоверность познания. В полемике против скептицизма Новой Академии (см. Академия Платоновская) Августин обосновывает саму возможность достоверного познания. Он указывает, что такие положения логики и математики, как законы тождества или умножения, истинны всегда и не зависят от познающего субъекта. Но даже если бы мы ошибались в этих очевидных положениях, то мы не могли бы ошибаться в том, что мы существуем, ибо кто не существует, тот не может и ошибаться (De civ. Dei. XI 26). Так Августин указывает на первичную достоверность самосознания как на самый веский аргумент против всякого скептицизма, сжатый им в краткое выражение «si fallor sum» (если я ошибаюсь, я существую - Ibid.; иногда в нем видят предвосхищение известной формулы Декарта: «Я мыслю - следовательно, существую»). Это истинное утверждение в свою очередь указывает на существование истины вообще, т. е. высшей Истины - Бога, ибо не может быть истинного суждения без Истины как таковой (De ver. rel. 39).

2. Виды познания. Августин, вслед за Аристотелем и неоплатониками, различает 3 вида познания: чувственное, рациональное (рассудочное) и интеллектуальное (умственное) (De Gen. XII 6-7). С помощью 5 частных чувств и шестого «внутреннего чувства» человек воспринимает внешние материальные объекты со стороны их формы, в результате чего в душе человека (в его памяти) запечатлеваются нематериальные образы вещей, которые в свою очередь служат материалом для последующего познания. Далее рассудок (ratio, ratiocinatio), или сила различения и соединения (De ord. II 18), превращает эти единичные чувственные образы (species sensibiles) в умопостигаемые общие понятия (species intelligibiles, rationes communes), а затем из понятий составляет суждения, из суждений по определенным законам строит умозаключения и доказательства и так создает различные науки. Однако в своей деятельности рассудок руководствуется высшими принципами или законами, которые он сам не создает и которые от него не зависят. Августин сравнивает рассудок с судьей (judex), оценивающим единичные факты с т. зр. правовых норм и законов, но лишь руководствующимся этими законами, а не создающим их (De ver. rel. 29-31). Наконец, ум непосредственно, интуитивно созерцает вечные и неизменные принципы и законы познания, на основании которых действует рассудок (De Trinit. XII 25). Эти вечные и неизменные законы возвышаются над изменчивым человеческим умом и суть Божественные идеи (Ibid. XII 2). Они охватывают все сферы человеческой деятельности: познание (законы логики и математики), эстетику (нормы красоты) и этику (нравственные законы). Все идеи едины, априорны, всеобщи, необходимы, неизменны и вечны. Они составляют объект познания ума (mens intellectualis) и познаются «в своего рода бестелесном свете» (in quadam luce sui generis incorporea), так же как глаза видят в телесном свете окружающие предметы (De Trinit. XII 15). Этот Свет, которым освещается человеческий ум и благодаря которому он познает все остальное, Августин даже отождествлял с Самим Богом (De Gen. XII 31) [...]

3. Богопознание. По Августину, путь богопознания состоит из трех этапов. На первом мы познаем «следы» (vestigia) Бога во внешнем мире (extra nos), который самым фактом своего существования указывает на свою Первопричину. На втором этапе мы обращаемся к самим себе, к своей душе (animus), и познаем Бога через Его образ (imago) в нас самих (intra nos), а точнее, в наших высших способностях - памяти, мышлении и воле (memoria, intellectus, voluntas). Наконец, поняв изменчивость и несовершенство нашего духа, на третьем этапе мы поднимаемся над самими собой (supra nos) и непосредственно созерцаем неизменную и вечную Истину, в Свете которой мы познаем все остальное (De civ. Dei. XI 28). Эти три этапа богопознания Августин кратко сформулировал так: «Не выходи вне себя (noli foras ire), вернись к самому себе (in te ipsum redi), ибо Истина обитает во внутреннем человеке (in interiore homine). И если ты найдешь свою природу изменчивой, выйди за пределы и самого себя (transcende et te ipsum)... Стремись туда, где сияет сам Свет разума (ipsum lumen rationis)» (De ver. rel. 39). Конечная цель этого пути - непосредственное умственное созерцание (videre, intueri, contemplare, conspicere) самой сущности Бога (ipsam substantiam Dei), которое ныне уже доступно ангелам, а для человека во всей полноте может осуществиться только в будущей жизни (De Gen. XII 35-36). Апофатическое познание для Августин имеет значение лишь предварительного этапа, ибо прежде, чем познать, чтó есть Бог (quid sit Deus), следует познать, чтó Он не есть (quid non sit, De Trinit. VIII 2).



Как видим, никакого противоречия между верой и знанием богословие блаж. Августина не приемлет, как не приемлет оно и гносеомахического отвержения систематического познания мира.

Такая позиция по разбираемому нами вопросу характерна не только для западного богословия. Аналогичным образом проблема знания и веры решалась и восточными отцами.
Прп. Исаак Сирианин (VII в.). Слова подвижнические, слово 25 [9]:

Неукоризненно ведение, но выше его вера. Если и укорим, то не самое ведение укорим. Да не будет сего! Но мы укоряем то, что оно употребляет разные способы, в которых идет оно вопреки вере, и то, что приближается оно к чинам демонским.

Далее в словах 26-28 святой подробно освещает способы ведения [там же]. В частности, в слове 26 святой Исаак говорит о первой ступени ведения -- о плотском разуме, то есть о том, что мы бы сегодня назвали атеизмом.

Когда ведение следует плотскому вожделению, тогда сводит воедино следующие способы: богатство, тщеславие, убранство, телесный покой, рачение о словесной мудрости, годной к управлению в мире сем и источающее обновление в изобретениях, и искусствах, и науках, и все прочее, чем увенчивается тело в этом видимом мире. А по сим отличительным чертам, как сказали и распределили мы, ведение делается противным вере. И оно именуется голым ведением, потому что исключает всякое попечение о Божественном, и по причине преобладания тела вносит в ум неразумное бессилие, и все попечение его совершенно о сем только мире. Вот понятие о себе этого ведения: оно, без всякого сомнения, есть мысленная сила, тайно правящая человеком, Божественная попечительность, назирающая над ним и совершенно о нем пекущаяся. Посему не Божию Промыслу приписывает оно управление миром, но все доброе в человеке, спасение его от вредоносного для него и естественное его остережение от несчастий и от многих противностей, тайно и явно сопровождающих естество наше, кажутся ему следствием собственной его рачительности и собственных его способов. Таково понятие о себе размышляющего ведения. Оно мечтает, что все бывает по его промышлению; и в этом согласно с утверждающими, что нет управления сим видимым миром. Впрочем, не может оно пребыть без непрестанного попечения и без страха за тело, а потому овладевает им малодушие, печаль, отчаяние, страх от бесов, боязнь от людей, молва о разбойниках, слухи о смертях, заботливость в болезни, тревога в скудости и недостатке потребного, страх смерти, страх страданий и злых зверей и все прочее, сходное с сим и уподобляющееся морю, в котором ежечасно день и ночь мятутся и устремляются на пловцов волны, так как ведение сие не имеет попечения о себе возвергать на Бога в уповании веры в Него. А потому во всем, что касается до него самого, бывает занято придумыванием средств и ухищрений. Когда же способы его изобретений в одном каком-либо случае окажутся недействительными, таинственного же в сем Промысла оно не усмотрит, тогда препирается с людьми, которые препятствуют и противятся ему.

Из всего контекста слов 25-28 ясно, что, так же, как и апостол, святой Исаак порицает лишь плотской разум, то есть неверие, а не ведение как таковое.

Есть разница между наукой как способом познания окружающего мира, который может подвести внимательного учёного к вере в Творца, и тем, что называется научным мировоззрением, то есть фактически неверием.

Идём далее.

Свт. Иоанн Златоуст (IV - начало V в.) “О священстве”, слово 4 [7]:

Если бы кто мог бы посредством чудес заграждать уста бесстыдным, то не имел бы нужды в помощи слова; или, лучше, оно по свойству своему и тогда было бы не бесполезно, но даже весьма необходимо... Если бы мы имели силу знамений, то не стали бы так много заботиться о слове; но если не осталось и следа той силы, а между тем со всех сторон и непрестанно наступают неприятели, то уже необходимо нам ограждаться словом, чтобы нам не поражаться стрелами врагов и чтобы лучше нам поражать их... Для всего этого нам не дано ничего другого, кроме одной только помощи слова; и если кто не имеет этой силы, то души подчиненных ему людей постоянно будут находиться в состоянии нисколько не лучше обуреваемых кораблей. Почему же Павел не старался приобрести эту силу, но прямо признает себя невеждою? -- От этого самого многие и погибли и сделались менее ревностными к истинному учению. Так как они не могли в точности постигнуть глубину мыслей апостола и проводили все время в дремоте и сонливости, хваля невежество не то, которое приписывал себе Павел, но от которого он так был далек, как ни один человек, живущий под небом. Впрочем, положим, что Павел был невеждою в том смысле, какого они желают; как это относится к нынешним людям? Он имел силу, гораздо высшую слова, и при молчании своем он был страшен для демонов. А нынешние все, собравшись вместе, с бесчисленными молитвами и слезами своими не могли бы сделать того, что некогда могли совершать полотенца Павловы... Как же кто-нибудь, оставаясь невеждою, может обличать противящихся? Всё это вымыслы и предлоги и прикрытие беспечности и лености... Одних дел недостаточно для научения.

Свт. Григорий Богослов (IV в.), “О себе самом и о епископах” [8]:

Поэтому-то и должны быть тобой избираемы лучшие люди: ведь едва ли кому-нибудь из людей средних способностей, даже если бы он и ревностно поборолся, довелось бы одолеть лучших людей. Но мне предстанут мытари и рыбаки, бывшие евангелистами. Ведь они, немощные в красноречии, весь мир словно сетью уловили своим простым словом и даже мудрецов поймали в свои рыбацкие сети, чтобы таким образом чудо Слова стало еще более [очевидным]. Причем этого мнения придерживаются многие, против которых обращена моя краткая, но предельно ясная речь. Дай мне веру одного из апостолов, [дай силу] не иметь денег, дорожной сумы и посоха; быть полураздетым, не иметь сандалий, жить одним днем, быть богатым только надеждой; быть неискусным в словесном мастерстве; быть тем, о ком нельзя подумать, что он скорее льстит, [чем говорит правду]; [дай силу] не углубляться в исследование чуждых учений. Пусть явится кто-нибудь, обладающий такими достоинствами, и я приму все: не имеющего дара слова, позорного, незнатного, волопаса. Ведь [праведный] образ жизни покрывает [внешние] недостатки. Будь ты одним из таковых, и, хотя бы ты был ловцом лягушек, тогда мы вознесем тебя к ангельским хорам! Так покажи мне хотя бы что-нибудь одно! Но разве ты очищаешь от демонов? изгоняешь проказу? мертвого воскрешаешь из гроба? разве ты сможешь прекратить паралич? Подай руку страждущему и прекрати болезнь! Только так ты сможешь убедить меня пренебречь знанием. Если же нечто состоит из двух частей - похвального и достойного порицания, а ты берешь в расчет только первое, тогда как другое охотно обходишь молчанием, то ты весьма коварно искажаешь истинный образ вещи. Матфей был мытарем, но он удостоился уважения не как мытарь, но как человек исполненный Духа. Петр был главой учеников, но он был “Петром” не как рыбак, но в силу того, что он был наполнен рвением. Его образ жизни убеждает меня чтить и рыболовную сеть.

Можно возразить: во времена свв. апостолов, свт. Иоанна Златоуста, свт. Григория Богослова или прп. Исаака ещё не было современной науки. Обратимся к более близким к нам по времени свв. отцам.

Свт. Григорий Фессалоникийский (Палама) (XIV в.)

Свт. Григорий, выступая в "Триадах" [6] против плотской мудрости внешней (языческой) философии, всё же разграничивает знание как таковое и философскую рамку научного мировоззрения. Он так же, как и все отцы, чьё мнение по данному вопросу мне известно, устанавливает примат духовного (Откровения) над душевным и плотским (внешними науками), не отвергая последние как зло:

Каковы же дело и цель исследователей вложенной в творения Божией мудрости? Разве не приобретение истины и не прославление Создателя? Несомненно. Но от того и другого отпала наука внешних философов. А есть ли в ней что-либо полезное для нас? Даже очень; ведь и в яде, извлекаемом из змеиных тел, много действенного и целебного, и знатоки врачебного искусства считают изготовленное из него снадобье лучшим и полезнейшим, равно как для приготовления тайных отрав берутся как раз сладчайшие из кушаний, способные скрыть добавленное снадобье; словом, в мирской мудрости есть полезное, и много, как в меде, смешанном с отравой, но много и опасности, что отделяющие из этой смеси мед не заметят почерпнутого вместе с ним смертоносного осадка. Если рассмотришь внимательно, увидишь, что все или большинство страшных ересей берут начало там же, откуда исходят и наши иконогносты ("познаватели образа Божия"), говорящие, что человек обретает Божий образ через знание и через знание же божественно преобразуется душа. Поистине, как было сказано Каину: "Если праведно принес, но праведно не разделил...". А по-настоящему праведно разделять могут немногие и притом лишь отточившие чувства своей души для различения добра и зла. Зачем же напрасно подвергаться опасности, когда можно не только безопасно, но с великой пользой для души видеть мудрость Бога в Его творениях? Жизнь, надеждой на Бога избавленная от тревоги, естественным путем подвигает душу к постижению Божьих творений; отдаваясь такому постижению и углубляясь в него, душа изумляется и непрестанно славит Творца, и это изумление ведет ее к чему-то более великому, потому что, по святому Исааку, она "находит сокровища, невыразимые языком", и, пользуясь молитвой как неким ключом, проникает благодаря ей в тайны, которых "не видел глаз, не слышало ухо, которые не приходили на сердце человеку" (1 Кор. 2:9), потому что, как говорит Павел, они являются достойным только через посредничество Духа.
Видишь кратчайший, многополезный и безопасный путь, ведущий к самим сверхприродным и небесным сокровищам? Во внешней же мудрости надо еще сначала убить змия, то есть уничтожить приходящую от нее надменность -- как это нелегко! ведь, как говорится, "философское высокомерие не сродни смирению", -- но, так или иначе, уничтожить; потом надо отсечь и отбросить как безусловное и крайнее зло главу и хвост змия, то есть явно ложное мнение об уме, Боге и первоначалах и басни о творении; а среднюю часть, то есть рассуждения о природе, ты должен при помощи испытующей и созерцательной способности души отделить от вредных умствований, как изготовители лечебных снадобий огнем и водой очищают змеиную плоть, вываривая ее. Впрочем, если все сделаешь и хорошо применишь хорошо отделенную часть сколько для этого надо труда и сколько разборчивости! -- все равно, говорю, даже если хорошо будешь пользоваться хорошо отделенной частью внешней мудрости, злом она, конечно, уже не будет, тем более что и от природы создана орудием для блага, но и тогда ее не назовешь Божиим и духовным даром в собственном смысле слова, коль скоро она природна и не ниспослана свыше. Недаром первый в божественной мудрости мудрец апостол Павел называет ее "плотской", говоря: "Посмотрите, кто мы, призванные: не много мудрых по плоти". Казалось бы, кто может пользоваться этой мудростью лучше мудрецов, названных у Павла внешними? Но тем не менее он именует их в отношении этой мудрости плотскими мудрецами; справедливо.

Как связанное с чадорождением удовольствие в законных браках никто не назовет божественным даром, потому что это дар плотский и природный, а не благодатный, хотя природу тоже сотворил Бог, так и познания внешней науки, даже применяемые для блага, суть дар не благодатный, а природный, всем сообща данный через природу от Бога и трудами увеличиваемый, и это -- а именно что без труда и стараний он никогда ни у кого не прибывает -- тоже явное свидетельство его природности, а не духовности.

“Триады в защиту священнобезмолвствующих”, глава 1, 20-22, подчёркнуто мной -- Е.С.

Замечу, что свт. Григорий Фессалоникийский был книжником не только в отношении к Священному Писанию, но также и в смысле внешней мудрости. Он не смог бы защитить Православие, если не был бы прекрасно образован. Из жития святого мы узнаём, что в возрасте 17 лет он прочел лекцию императору и двору о силлогистическом методе Аристотеля, которая была высоко отмечена придворным философом Метохием, сказавшим: "И сам Аристотель, если бы он был здесь, не преминул бы удостоить её похвалы".

Свт. Феофан (Говоров), затворник Вышенский (XIX в.)

Свт. Феофан Затворник также нигде не говорит о знании и вере как о противоречии и, тем более, о том, что занятие наукой было бы злом само по себе. Он лишь вслед за другими свв. отцами утверждает иерархию духовное-душевное-плотское. Наука наукой, а так наз. научное мировоззрение -- это совсем иное. Именно философия научного мировоззрения входит в противоречие с верой, но никак не наука сама по себе. В разделе “Наука” симфонии по творениям святителя [10] мы находим следующие мысли.

Беречь сердце надо, чтоб не прилегало к сластям мирским. Вкушение сих сластей гасит огнь духа, тогда как участие в чем-либо без сего вкушения, только дует на тот огонь, а не гасит. И занятия ваши по химии совсем не задувающего свойства, а только дующего. И мне пришло на мысль сказать вам: зачем же бросать это занятие? Оно может заменить рукоделия. Я, -- помнится, -- иначе писал, не так понимая ваше занятие. А по тому, что вы делаете, судя, не вижу тут ничего противного духовной жизни. Только увлечение разорительно; но его, кажется, можно остепенять. А мирное занятие химией ничего худого принести не может, особенно, если разные тут процедуры перетолковать в духовном смысле, или видеть в них отражение проявлений духовной жизни. И химия есть часть книги Божией -- в природе. И тут нельзя не видеть Бога -- Премудрейшего... и Непостижимейшего.

Современные патрологи о науке

Рассматриваемой нами теме посвящено большое число работ современных исследователей.
Митр. Иерофей (Влахос) [3] в контексте анализа учения свт. Григория Паламы цитирует прот. И. Романидиса, выделявшего следующие четыре категории людей по отношению к восприятию ими внешней мудрости и развитию духовных дарований.

Таким образом, мы имеем следующие четыре категории людей: С невысокими интеллектуальными способностями, но поднявшиеся на высочайший уровень духовного совершенства. С высочайшими интеллектуальными достижениями, но опустившиеся на низкий или даже нижайший уровень духовного несовершенства. Достигшие и высоких интеллектуальных достижений, и духовного совершенства. Обладающие слабыми интеллектуальными способностями, а также черствым сердцем.

Из одного того обстоятельства, что были некнижные святые (быть может, таких святых было даже большинство), ещё далеко не следует, что книжность есть зло по природе. Это видно хотя бы из того, что среди достигших святости было достаточное число глубоко образованных людей. Поскольку среди святых были и образованные, и необразованные люди, мы можем заключить, что учёность не является чем-то необходимым для спасения. Тем не менее, она не является и злом.

Разве может здравомыслящий человек утверждать, что тензорное исчисление, электродинамика или теория электролитической диссоциации -- это зло? Научное знание, как мы уже говорили, может послужить учёному ступенькой к вере в Бога в его восхождении от созерцания твари к созерцанию Творца. Однако во многом наука относится и к таким приземлённым вещам, как обустройство человеческого быта, что также может быть употреблено как на добро, так и во зло. Если, скажем, хотя бы одному человеку медицина продлила жизнь и он покаялся в грехах и наследовал спасение, то существование самой медицины уже оправдано даже несмотря на возможность каких-то случаев злоупотреблений со стороны врачей.

Из приведённых выше мыслей свв. отцов видно, что никакой проблемы знания как антитезы вере нет. Любое знание, -- научное в том числе, -- базируется на вере (см. например, [11]). Систематический научный анализ основывается на аксиоматически принимаемых положениях и неопределимых в той или иной дисциплине базовых понятиях. Вера первична, знание вторично, однако из этого обстоятельства не следует заключать, что научным знанием должно пренебрегать или гнушаться.

Прот. Г. Нейфах в своей книге “Гармония Божественного творения: Взаимоотношения науки и религии” [12] отмечает следующее.

На первый взгляд кажется, что мы пришли к уже упомянутой выше крайней позиции о вредности для боголюбивой души науки и искусства. В чем же ее ошибочность?
Рассмотрим в качестве аналогии ступеньку в составе лестницы: при спуске эта ступенька будет шагом вниз, а при подъеме эта же ступенька – шагом наверх. Для патриархов, способных, по свидетельству Библии, к непосредственному Богообщению, не нужно было не только светское, но и церковное искусство. Они складывали жертвенники из неотесанных диких валунов и приносили на этих жертвенниках, а вернее, на жертвенниках своего сердца чистые жертвы Богу. Для патриархов уклонение ума от Неба к устройству земного мира и уклонение сердца от Бога к человеческому искусству были, несомненно, шагом вниз. Но, когда Христос пришел обновить и спасти мир, люди уже настолько удалились от Бога, что у многих высшая часть души (дух) не только забыла о Боге, но вообще впала в летаргический сон. Человек со спящим духом, даже если и принимает веру Христову, низводит ее до уровня язычества, когда Христос является всего лишь защитником от врагов, подателем здоровья, тепла, пищи и пития. Для таких людей и вечное блаженство воспринимается как нескончаемое материальное изобилие. У таких людей наука и искусство пробуждают спящий дух и свидетельствуют им, что кроме плотских похотей и низменных страстей существует нечто высшее.

Итак, наука и искусство будят дух, а проснувшийся человеческий дух обладает, по выражению св. Феофана Затворника, «жаждой Бога», которая и будет возводить его выше к Небу. Конечно, в истории Церкви, да и в нашей жизни мы видим примеры, когда Господь призывает, казалось бы, мертвым сном спящий дух к Себе, минуя науку и искусство. Еще больше примеров того, что человек застревает на ступеньке науки и искусства, а сами они не способны возвести душу к вечной жизни. Однако для многих ступенька эта является уже не шагом вниз, а шагом наверх, поэтому древние Отцы Церкви писали о пользе языческих культурных достижений – науки и искусства (при мудром их использовании) для христианского юношества. Поэтому мудрые Оптинские старцы в XIX – начале XX века говорили о произведениях искусства как о птицах из другого, неземного мира, а преподобный Варсонофий Оптинский прямо призывал учить детей музыке, ибо музыка возвышает душу. Поэтому и современный нам, глубоко почитаемый в Русской Православной Церкви духовник и наставник архимандрит Иоанн Крестьянкин советует известному музыканту, решившему оставить мир и принять иночество, оставаться на своем месте и служить искусством людям, ибо если оно исчезнет из мира, то мир заболеет.


И в заключение мне хотелось бы привести цитату из эпистолярного наследия подвижника благочестия наших дней архим. Иоанна (Крестьянкина) [13].

Дорогая о Господе Н.!

Получил я Ваше письмо. Есть в Ваших рассуждениях и желаниях некая недобро­качественность, и называется она «са­мость». А спасение-то как раз не в ней, а в исполнении воли Божией.

Именно воля Божия определила Вам быть матерью четырех витязей, которых Вы, а не кто другой, должны приготовить к взрослой жизни: дать им понятия о ее цели, о путях, ведущих к цели. И если определил Господь жить нам во время «компьютерное», то можем ли мы оградить детей наших от того, чем живут окружающие?

Но вот смотрите: один на компьютере издает богослужебные книги, а другой — нечто непотребное. И разве под суд надо отдавать компьютер? Вот, Н., задача-то какая сложная. Вам самой еще предстоит осознать и понять, что Бог не может, не должен встать между Вами и Вашими детьми. Сколько ума, такта, живой любви необходимо иметь Вам, чтобы не потерять сыновей и привести их к Богу. Какая уж тут пещера?! Тут в пору самой сесть за компьютер, чтобы говорить и о Боге на языке и на уровне понятий детей своих. Ведь компьютер-то тоже изобретен не без Божьего попущения. Разве не знаем молитвы: «... без Мене, не можете творити ничесоже...» Молитесь о детях, показывайте им в жизни следы Промысла Божия, который созидает жизнь. То, что осознали Вы во взрослом состоянии, они должны увидеть и понять еще в детстве. Труд-то какой?! И бойтесь однако — отдать детей телевизору и улице бесконтрольно. Сейчас не о Боге им толкуйте, а о жизни, которая может быть с Богом и без Бога. Умудри Вас Бог!

А я всех Вас благословил.





Может быть, кто-то уже стоит на столь высокой духовной степени, что лекарства ему не нужны. Однако ни один православный подвижник, на какой бы степени совершенства он ни находился, как мы убедились, не станет по-манихейски уничижать как зло медицину или другую мирскую науку. Православие -- это прямой, или, как говорили в старину, царский путь, без уклонений ни направо, ни налево, чуждый крайностей.

Литература 

1. Википедия, статья “Наука”. 
2. Православная энциклопедия, статья “Августин Блаженный”. 
3. Митр. Иерофей (Влахос) “Святитель Григорий Палама как святогорец”, изд-во Свято-Троице Сергиевой Лавры, 2011 г. 
4. Блаж. Августин “О граде Божием”, “Синопсисъ”, 2016 г. 
5. Блаж. Августин “О Троице”, издательство “Teo-Logos”, 2017 г. 
6. Свт. Григорий Фессалоникийский, Триады в защиту священнобезмолвствующих. “Академический проект”, 2011. 
7. Свт. Иоанн Златоуст. Полное собрание сочинений в 12 томах. Том 1. Слово 4 о священстве, “Харвест”, 2005. 
8. Свт. Григорий Богослов, “О себе самом и о епископах”, стихи 189-224, “Церковь и время”. М., 2003, № 1 (22), стр. 125-127. 
9. Прп. Исаак Сирианин, Слова подвижнические, слова 25-28, “Правило веры”, 2016 г. 
10. Свт. Феофан (Говоров), Затворник Вышенский, Симфония по творениям святителя Феофана, Затворника Вышенского, изд-во “Даръ”, 2008.
11. В. Лега, В защиту веры, беседа 5: Вера и разум. 
12. Прот. Г. Нейфах “Гармония Божественного творения: Взаимоотношения науки и религии”, Правило веры, 2013 г. 
13. Архим. Иоанн (Крестьянкин). Письма. Псково-Печерский монастырь, 2016. 
14. Gregory Chaitin, The limits of Reason, Scientific American, 2006. 
15. John Lennox: “God and Stephen Hawking: Whose Design is it anyway?”, Lion Hudson, 2011.