В статье [McIntosh 2009] рассматриваются оперенье и респираторная система птиц как примеры неустранимой сложности по Бихи [Behe 1996]. Напомню, что неустранимо сложные системы по определению обладают минимальным набором компонентов, обеспечивающих определенную функциональность, так что при удалении хотя бы одного из компонентов функциональность нарушается (см. также мою записку здесь).
По мнению автора статьи, живые организмы представляют собой сложные кибернетические системы (по существу, нано-машины), которые на практике не могут организовываться "снизу вверх" дарвиновским путем при помощи только лишь ненаправленного естественного отбора, действующего на многочисленные промежуточные варианты, каждый из которых отбирался бы автоматически вследствие сколь угодно малого преимущества по сравнению с остальными вариантами. В подобных системах, по мнению автора, любое подмножество компонентов либо не в состоянии обеспечить преимущества в борьбе за существование, либо вообще несовместимо с жизнью.
По утверждению Макинтоша, биология не располагает экспериментальными подтверждениями постадийного усложнения организации, в которых первоначально отсутствующая в эмбрионах информация о развертывании кибернетических систем постепенно приобреталась бы, накапливаясь от поколения к поколению (имеются лишь наблюдения незначительных генетических изменений уже имеющихся биологических машин). Напротив, генетическая информация, ассоциированная с тем или иным критическим аспектом жизнедеятельности организма или его составных частей, имеется в полноте в геноме (исключая, разумеется, фатальные ошибки при репликации). На основании этого наблюдения автор делает предположение о неэволюционном механизме первоначальной генерации (приобретения, загрузки) генетической информации.
 |
| Рис. 1. Принципиальная схема преадаптации. Компоненты, входившие в неустранимо сложные системы предков (функции F1 и F2), в результате преадаптационного переключения входят в состав неустранимо сложной системы потомка (функция F3). |
Мне бы хотелось сказать несколько слов по вопросам, затронутым в статье. Во-первых, несмотря на принципиальную возможность преадаптации (рис.1), при которой происходит переключение функциональности (например, в рамках эволюционной теории принято предполагать, что у предков современных птиц перья служили лишь для терморегуляции, а не для полета), в конкретных случаях на практике вероятность множественных одновременных успешных преадаптационных переключений, как правило, ничтожно мала. С другой стороны, с информационно-теоретической точки зрения, возможности градуалистских преадаптаций ограничены сверху имеющимися в земных условиях вероятностными ресурсами (то есть скоростью физико-химических взаимодействий, максимальным числом молекул, могущих вступить в реакцию, и возрастом Земли).
При рассмотрении движения образов биосистем в фазовом пространстве параметров необходимо иметь в виду, что начальные и конечные точки предполагаемых преадаптационных траекторий могут принадлежать разным довольно разнесенным друг от друга бассейнам аттракции (островкам функциональности), тогда как сами траектории пересекают зоны хаоса, несовместимого с жизнедеятельностью гипотетических переходных форм. Важно также иметь в виду, что сама возможность преадаптационной семантической перегрузки обеспечивается семиотическими процессами, протекающими в биосистемах. Преадаптация, таким образом, на практике всегда имеет место в конкретном биологическом контексте и ограничена возможностями встроенных систем обработки информации (см. мои записки здесь и здесь).
С другой стороны, проработка макроэволюционных сценариев не продвигается дальше туманных рассуждений о том, что предположительно могло иметь место [Behe 1996]. В то же время, ссылки на окаменелости работают скорее против макроэволюционной гипотезы, чем в ее пользу: переходных форм должно быть достаточно большое число, а найденные окаменелости, к сожалению, этого, по большому счету, не подтверждают [Dembski & Wells 2007].
Конечно, при сравнительном анализе макроэволюционные трактовки всегда находятся в более выигрышном положении, поскольку теоретически исключить что-то как невозможное чрезвычайно трудно. Тяжесть доказательства всегда лежит на том, кто выдвигает тезис о невозможности чего-либо. Именно поэтому, кстати, в римской юриспруденции принят принцип презумпции невиновности: доказать, что определенное лицо могло совершить правонарушение, гораздо легче, чем доказать, что подозреваемый не мог его совершить [Gene 2007].
Так или иначе, по мере накопления научных данных, телеологичность как основополагающий принцип функционирования отдельных биосистем и биосферы в целом становится все более очевидной, в то время как основной тезис дарвинизма о ненаправленности эволюционных процессов меркнет все сильнее, хотя, безусловно, вопрос телеологии — демаркационный и имеет отношение к проблематике философии науки.
При рассмотрении движения образов биосистем в фазовом пространстве параметров необходимо иметь в виду, что начальные и конечные точки предполагаемых преадаптационных траекторий могут принадлежать разным довольно разнесенным друг от друга бассейнам аттракции (островкам функциональности), тогда как сами траектории пересекают зоны хаоса, несовместимого с жизнедеятельностью гипотетических переходных форм. Важно также иметь в виду, что сама возможность преадаптационной семантической перегрузки обеспечивается семиотическими процессами, протекающими в биосистемах. Преадаптация, таким образом, на практике всегда имеет место в конкретном биологическом контексте и ограничена возможностями встроенных систем обработки информации (см. мои записки здесь и здесь).
С другой стороны, проработка макроэволюционных сценариев не продвигается дальше туманных рассуждений о том, что предположительно могло иметь место [Behe 1996]. В то же время, ссылки на окаменелости работают скорее против макроэволюционной гипотезы, чем в ее пользу: переходных форм должно быть достаточно большое число, а найденные окаменелости, к сожалению, этого, по большому счету, не подтверждают [Dembski & Wells 2007].
Конечно, при сравнительном анализе макроэволюционные трактовки всегда находятся в более выигрышном положении, поскольку теоретически исключить что-то как невозможное чрезвычайно трудно. Тяжесть доказательства всегда лежит на том, кто выдвигает тезис о невозможности чего-либо. Именно поэтому, кстати, в римской юриспруденции принят принцип презумпции невиновности: доказать, что определенное лицо могло совершить правонарушение, гораздо легче, чем доказать, что подозреваемый не мог его совершить [Gene 2007].
Так или иначе, по мере накопления научных данных, телеологичность как основополагающий принцип функционирования отдельных биосистем и биосферы в целом становится все более очевидной, в то время как основной тезис дарвинизма о ненаправленности эволюционных процессов меркнет все сильнее, хотя, безусловно, вопрос телеологии — демаркационный и имеет отношение к проблематике философии науки.
Обзор других статей А. Mакинтоша см. здесь.
Литература
- M. Behe (1996): Darwin's Blackbox.
- W. Dembski, J. Wells (2007): The Design of Life.
- M. Gene (2007): The Design Matrix.
- А. MacIntosh (2009): Evidence of Design in Bird Feathers and Avian Respiration, Intern. Jour. of Design & Nature and Ecodynamics, 2(4), pp.154-169.
- Wikipedia: Проблема демаркации.
No comments:
Post a Comment